Вперед! За пррриключениями!
Imago
Есть истории, которые никогда не должны быть написаны. Есть истории, которые никогда не должны быть рассказаны. Они, умело притворяясь безобидными сказками, забавными домыслами, заманивают в свои сети, ведут по лабиринту нелепых предположений. И уж поверьте, всегда именно в нужный момент ловушка захлопывается.
Я нашел ту книгу в июне, ровно месяц спустя после смерти дядюшки Тэда. Его особняк, отошедший мне в наследство, являл собой превосходный образчик запустения. Около недели я разбирался с бумажной волокитой, после чего занялся новыми владениями всерьез. Так сложилось, что я не бывал в особняке с самого детства – несмотря на то, что я действительно любил дядюшку и мы с ним часто виделись, встречи эти, как правило, происходили в городе. И, надо признать, тот дом, что оставался в моей памяти, существенно отличался от того, что наличествовало в данный момент.
читать дальшеНельзя сказать, что особняк находился в пригороде – это и раньше можно было утверждать лишь с изрядной натяжкой. Сейчас же, когда город существенно раздвинул свои границы, захватил несколько дорог, парочку парков и видоизменил часть старых кварталов, последним форпостом, стоящим между домом и городом, была маленькая аллея, ведущая от улочки, где доживала свой век самая первая, ну а ныне – самая архаичная аптека, прямо к кованым воротам особняка. Сразу же за воротами гостей – которых, впрочем, никогда не бывало много – встречал прекрасный ухоженный сад. Точнее, он был таковым в моей памяти. То, что сейчас буйствовало возле дома, давно уже забыло о прикосновениях садовых ножниц в уверенных и крепких руках садовника. Ну а об ухоженных тропинках и вовсе можно было только мечтать. Как я успел заметить еще в самый первый раз делая обход дома, местами лианы и плющ перешли в нападение, неспешно, но уверенно захватывая территорию дома, оплетая оконные рамы, пробираясь между неплотно пригнанными створками в нежилые помещения.
В самом особняке было пыльно. Пыль, кажется, была повсюду – в первые же минуты моего пребывания в доме я и сам пропитался этой пылью насквозь. Тяжелые портьеры, столы, кресла, дребезжащий клавесин… все было покрыто таким толстым слоем пыли, что даже цвета – и те угадывались с трудом. Полы рассохлись настолько, что, казалось, начинали скрипеть, еще когда я только собирался сделать шаг. И все зеркала в доме были тщательно укрыты дорогой тканью. Я знал об этой дядюшкиной причуде. По молодости он коллекционировал зеркала, чуть позже – распродал практически все свое собрание. Правда, от некоторых – как, например, высокое зеркало в раме из резной слоновой кости – дядюшка избавляться наотрез отказался. Не пожелал даже просто вывезти из особняка. Но, оставив зеркала на положенных им местах, дядюшка накрыл их и по возможности старался не трогать.
Разумеется, после того, как дядюшки не стало и особняк перешел в мое полное распоряжение, я – благо, это не было отдельно оговорено в завещании – постарался привести дом в порядок и придать зеркалам надлежащий вид. Прислуга, зная об отношении дядюшки к зеркалам, поначалу опасалась даже подходить к ним, предполагая, что на эти предметы наложено нечто вроде проклятия. Но, поскольку дядюшка никогда ни о чем подобном не распространялся, а также, поскольку совершенно ничего, что могло бы подтвердить подобные сплетни, не происходило, опасения довольно скоро сошли на нет.
Итак, несмотря на более чем обширный фронт работ, к июню дом был уже практически приведен в порядок. И тогда я приступил к самой сложной, но, вместе с тем, и самой интересной части работы. Старые бумаги, вещи, книги – все эти вещи дядюшка, не мудрствуя лукаво, отправлял на чердак. И именно разбор всего этого я так предвкушал. Дядюшка в свое время чем только ни увлекался, что только ни собирал – однако предметы его интереса, только надоев, оказывалось на чердаке. Разумеется, кроме совсем уж громоздких вещей. И зеркал – бог знает, почему.
Чердак был поистине огромен. И пыли в нем было, пожалуй, больше, чем во всех остальных помещениях вместе взятых. Поначалу я просто прошелся по чердаку, осматриваясь, теша себя волнительным ожиданием. Я ходил меж старых полок, на которых вперемешку с книгами стояли резные фигурки и какие-то странные камни. Нашел штатив с пробирками, в которых были неизвестные мне высохшие реактивы, обнаружил даже шотландскую волынку. Правда, последняя оказалась завалена грудой чего-то совсем уж непонятного, так что я пока оставил ее на месте. А потом мое внимание привлек дядюшкин стол. Помню, когда я совсем маленьким бывал пару раз в дядюшкином кабинете, я видел именно этот стол – высокий, широкий, красного дерева. В его верхней части было множество маленьких ящичков, закрывавшихся на ключ, там же были и полочка для бумаг с подставкой для чернильницы. Нижние же ящики на ключ не закрывались и были очень вместительными. Я как зачарованный подошел к этому столу. Ключей у меня, разумеется, не было, но при необходимости ящики все равно легко можно будет открыть. Я осторожно тронул ручку одного из верхних ящичков. Пожалуй, именно это чувство испытывает рыбак, когда сеть тянет руки вниз, словно попалась метровая рыбина, а на деле – в ней просто запутался морской мусор. Ящик оказался не заперт. Но – абсолютно пуст. Тогда я открыл следующий ящичек. Там лежал надорванный конверт, из которого выглядывал уголок бумаги с выцветшими чернилами. В графе «Отправитель» значилась Кларисса, дядюшкина младшая сестра, погибшая около десяти лет назад. Я вытащил письмо и отложил в сторону: его нужно обязательно взять с собой и просмотреть. Следующие ящики были либо пусты, либо заперты. Но в предпоследнем я нашел нечто, что с лихвой окупало предыдущие неудачи. Так я тогда подумал. Это была книга – небольшая, тонкая, в переплете из черной кожи. Металлические вставки на уголках были покрыты россыпью ржавых пятен. Серебряные буквы на обложке стерлись, но название еще вполне можно было разобрать. Я провел подушечками пальцев по оттиску и прочел: «Imago».
Разумеется, письмо тетушки Клариссы было отложено на неопределенный срок – все мои мысли отныне занимала эта книга. Откровенно говоря, я никогда не знал латынь по-настоящему хорошо – лишь на уровне воскресной школы и последующих лекций в университете. Но этого оказалось явно недостаточно, чтобы свободно читать. Мне то и дело приходилось обращаться к словарю, однако и он оказался не всесилен: части слов в нем не было вовсе, а предлагаемый перевод ряда необходимых выражений определенно был далек от смысла, заложенного автором. Удивительно, но мысль обратиться к специалисту, а лучше и вовсе заказать перевод книги – даже не пришла мне в голову. Мне хотелось разобраться самостоятельно. Задачу мою не делал легче и тот факт, что каждая вторая буква была написана так, словно являлась собственным зеркальным отражением.
Наконец, две недели спустя, книга была прочтена. И вот, что я из нее сумел понять. В тексте говорилось о зеркалах. Точнее, об их истинном предназначении, каковое, как водится, с течением времени оказалось забыто и подменено совершенно иным. Людей издавна привлекала история зеркал, та таинственная, мифическая атмосфера, что их окутывает. Кто из нас не слышал легенд и домыслов о зазеркалье, о том, что на самом деле оно скрывает за собой?.. Я читал книгу – и чувствовал, как страх пополам с предвкушением охватывают меня. Если верить этому тексту, зеркала были разработаны древними алхимиками одной из ушедших цивилизаций задолго до того, как их европейские собратья по ремеслу начали изучать свойства серебра и ртути в бесплодных поисках философского камня. Впоследствии, уже много позже, разработками первопроходцев в этой области воспользовались арабы, но то ли что-то не до конца поняли, то ли просто не пожелали принять во внимание один немаловажный момент: изначально зеркала планировалось использовать в военной сфере. Они разрабатывались как оружие. Каким образом намеревались превратить отражающие поверхности в инструмент для сражений – этого мне понять так и не удалось. Но одно я вынес совершенно точно: военный гений этого народа простирался гораздо дальше банального поджога вражеских галер посредством преломления солнечных лучей.
Возможно, эта история так бы и закончилось после того, как я прочел все, что сумел разобрать, если бы не дядюшка. Я чувствовал, нет, я был абсолютно уверен, что Тэд не удовлетворился прочитанным и попытался воспользоваться работой неведомых мастеров именно в том ключе, что и подразумевался изначально. Сложно сказать, что именно тогда двигало дядюшкой – тщеславие или же просто любопытство. Однако в определенный момент что-то все-таки произошло: Тэд либо достиг успеха, либо, напротив, потерпел сокрушительное поражение. Узнать правду я мог лишь в одном случае – я должен был сам пройти по его стопам.
Мы с дядюшкой во многом похожи – страстные, увлекающиеся натуры. Любопытные и, в какой-то мере, достаточно предсказуемые. Во всяком случае, вопросом, с чего начинать, я не задавался – все и так было предельно ясно. Избавившись практически ото всей своей огромной коллекции зеркал, дядюшка все же оставил при себе не меньше двух десятков – при том, что ему явно не доставляло удовольствия даже просто видеть их перед собой. Зачем же ему могло это понадобиться: он не сумел от них избавиться или же попросту не пожелал? По здравом размышлении, сам я склонялся ко второму варианту, ибо мне было известно и об еще одной слабости дядюшки – вести подробные дневники. А прятать что-либо, как известно, лучше всего при себе, на самом виду, там, где никому и в голову не придет искать – среди ряда точно таких же предметов. Итак, я начал с детального изучения зеркал, оставленных дядюшкой в доме. Ручные я сразу же отложил – спрятать в них что-либо, толще листа бумаги, было проблематично – а вот все остальное подверглось всестороннему, более чем тщательному осмотру.
Надо признать, старания мои увенчались успехом. Как выяснилось, дядюшка оказался очень осторожен – он не просто спрятал дневник в потайной нише одного из зеркал, он еще и разделил его перед этим на несколько частей, перемешав предварительно листы. Я удивился подобным мерам предосторожности: если дядюшка не хотел, чтобы его записи прочли, не проще ли было вовсе их уничтожить? Впрочем, меня это все не остановило. Я кропотливо собрал все страницы – благо, они оказались заботливо пронумерованы – и начал разбирать записи, попутно воплощая в жизнь то, что было в них зафиксировано.
Я не стану приводить здесь ни выдержек из дядюшкиного дневника, ни описаний моей по нему работы – исключительно из опасения, что может возникнуть ситуация, схожая с моей. Дядюшка великолепно знал латынь, полагаю, он сумел бы в случае необходимости объясниться и с носителем языка, буде таковой нашелся в наши дни. Его дневник включал в себя краткий обзор того, что я уже успел прочесть в «Imago», и, кроме того, размышления дядюшки по этому поводу, вдумчивый разбор не слишком ясных даже ему фрагментов. Помимо этого в одном из запертых ящиков дядюшкиного стола – того, что стоял на чердаке – я обнаружил еще одно зеркало. Маленькое, с резной рукоятью, на первый взгляд оно показалось мне не стоящим внимания. Однако я ошибся: до сих пор лишь счастливой случайностью могу я объяснить тот факт, что заметил странную неровность на резной рукояти. Как выяснилось, резьба не была на рукояти зеркала изначально – этот элемент декора был наложен много позже и, вероятнее всего, по заказу дядюшки. Ибо, сняв резную деталь, я нашел под ней два тонких, сложенных втрое листа, на которых были вычерчены несколько схем и таблица.
Дальнейшая работа протекала достаточно непринужденно: практически все необходимые материалы – кстати говоря, собранные еще дядюшкой – нашлись прямо в доме. А то, что ход исследования был расписан едва ли не поминутно, позволило избежать ряда досаднейших ошибок, которые непременно имели бы место быть, начни я действовать самостоятельно. Но вот настал заветный день – день, особо отмеченный в дядюшкином дневнике как тот, в который Тэд воочию убедился, что его труды начинают приносить успех.
В день, когда я должен был прийти к тому же результату, что и дядюшка, я с самого утра чувствовал какое-то странное томление. Я метался по комнате, не в силах усидеть на одном месте. Я листал документы – и не мог сосредоточиться на написанном в них тексте. Более того, я попросту вообще ничем не мог заниматься: все буквально валилось у меня из рук. И я смирился – в ожидании вечера, того самого вечера, когда должна была завершиться первая фаза нашего совместного с дядюшкой – пусть я и всего лишь шел по его следам – эксперимента, я просто бесцельно бродил по особняку и саду.
Следуя почерпнутым в дневнике указаниям, я расположил в одной из комнат дома – той, где окна выходили на юго-запад – зеркало. Здесь считаю необходимым отметить, что зеркало в данном случае подходило не любое – в обнаруженных мною в рукояти ручного зеркальца листках на схемах, помимо прочего, были расписаны параметры и характеристики, коим оно должно соответствовать. Не стану уточнять, как именно оно должно было выглядеть, скажу только, что оно нашлось среди тех, что были оставлены в особняке. Итак, время близилось к полуночи; я стоял и, пытаясь унять бешено колотящееся сердце, ожидал, когда же в окно заглянет луна.
Ну а когда звезды заняли нужное положение и лунный свет отразился от поверхности зеркала, я едва слышно вздохнул – любопытство уже совсем одолело меня – и жадно подался вперед. Я буквально впился взглядом в отражающую поверхность, ожидая увидеть… Не знаю даже, что именно я рассчитывал там увидеть, однако чего я точно не ожидал – так это узреть свое собственное отражение. Пару мгновений я взирал на себя самого. Я решил, что дядюшкин эксперимент, как и мой, завершился полным фиаско, что и послужило для Тэда поводом избавиться от зеркал вовсе, чтобы ничто не напоминало об обидной неудаче. Затем я разочарованно отвернулся. Вернее, попытался это сделать. К ужасу своему я обнаружил, что не могу отвести взгляд от собственного отражения. Я дернулся. Но остался недвижим. Закричал – но это произошло лишь в моем воображении. Я бился в истерике, паниковал – в душе – в то время как тело мое продолжало с любопытством смотреть в зеркало. Признаю, это было пострашнее чудовищ. Чудовищ можно увидеть наяву. Но сейчас… я попросту не знал, что меня держит, чего именно я боюсь, от чего мне отчаянно хочется бежать и спасаться. Дернувшись в последний раз, я замер, обреченно принимая свое положение. И посмотрел в зеркало – прямо в глаза отражению.
Ответный взгляд, взгляд отражения – полно, да отражения ли? – гипнотизировал, притягивал. Я потянулся к гладкой поверхности рукой и, коснувшись зеркала, провел рукой по скуле того, кто находился сейчас напротив меня. Я был словно заворожен. Однако холод, исходивший от зеркала, отрезвил меня. И, приходя в чувство, я еще раз рванулся, одновременно отталкивая зеркало от себя. Невероятно, однако, едва лишь только лунный свет перестал серебрить отражающую поверхность, наваждение схлынуло. Зеркало отпустило меня, но – я чувствовал, я точно знал это – не полностью. Частичка меня, моей души, осталась заключена там.
Впоследствии я понял, почему дядюшка Тэд избегал зеркал. Едва только я оказывался рядом с ними, я начинал ощущать странное притяжение. И то, что я потерял, щемящей болью отдавалось в области сердца. Сейчас в доме – том самом особняке, что я получил в наследство – как и при дядюшке, практически нет зеркал. А «Imago» надежно упрятана в недра стола. Признаться, я так и не нашел в себе сил уничтожить ни саму книгу, ни все наши наработки по ней. Возможно, на страницах старого тома хранится разгадка, как вернуть себе утерянное. Увы, сам я ответов так и не нашел – впрочем, вероятно, все дело в том, что я действительно недостаточно хорошо знаю латынь.
, а мне